Говард Филлипс Лавкрафт - Полярная звезда

H. P. Lovecraft - Polaris, 1920

Ему сняться сны - таинственные сны о загадочном городе Олатоэ, которому грозит вторжение инуитов. Его не берут в армию, но доверяют пост часового на важном переходе.. Ему снится сон. Или это нечто большее?

Возвращаемся к хронологическому обзору творчества Лавкрафта - этот рассказ был написан вскоре после "Милой Эрменгарды". С одной стороны, он важен тем, что Лавкрафт здесь начинает закладывать основы своей знаменитой мифологии: в дальнейших его произведениях не раз будут упомянуты и Пнакотические рукописи, и страна Ломар, в которой происходит действие рассказа. Примечательно и то, что в "Полярной звезде" занимает немалое место мотив сна, переносящего сновидца в другой мир - позднее это станет заметной темой творчества автора, но, забагая вперед, отмечу, что в данном случае этот мотив обманчив. Так же отмечают сходство с работами лорда Дансени, которого Лавкрафт на тот момент не читал - но, по мнению некоторых специалистов, здесь могло сказаться влияние По, которого они оба ценили.

Где-то мне встречалось предположение, что в рассказе могло отразиться разочарование Лавкрафта, которого не взяли на фронт первой мировой. Но, с другой стороны, во-первых, я плохо себе представляют ГФЛ в роли этакого милитариста - все-таки, не Хайнлайн. Да и написан была "Полярная звезда" в 1918 году, несколько поздновато высказывать разочарование.

Как бы то ни было, это не рассказ как таковой, а скорее стихотворение в прозе, набросок некоего видения - тем более, что и сам автор говорил о некоем сне, который и навеял это произведение. Тем не менее, русские переводы мэтра, как всегда, льют воду на мельницу его критиков: они, мягко говоря, не точны.

Чтобы не быть голословным: вот первые же два предложения из перевода Е. Мусихина:

"Из выходящего на север окна моей комнаты видна Полярная Звезда. Долгими осенними ночами, когда снаружи завывает и неистовствует северный ветер, а деревья, шелестя огненной листвою, переговариваются между собой, я сижу у окна и неотрывно наблюдаю за ее зловещим мерцанием".

Оригинал:

"Into the North Window of my chamber glows the Pole Star with uncanny light. All through the long hellish hours of blackness it shines there. And in the autumn of the year, when the winds from the north curse and whine, and the red-leaved trees of the swamp mutter things to one another in the small hours of the morning under the horned waning moon, I sit by the casement and watch that star."

То есть, примерно следующее:

"В северное окне моей комнаты сияет Полярная Звезда своим жутким светом. Все долгие, адские часы черноты она там там сияет. В осеннюю пору, когда ветры с севера проклинают и рыдают, и деревья с красной листвой на болоте шепчутся одно с другим под рогатой, убывающей Луной, я сидел у оконных створок и смотрел на звезду".

Мой перевод отрывка не претендует на художественную ценность и отточенность, я просто набросал вариант, как можно более близкий к оригиналу. Но перевод Мусихина меняет довольно важные нюансы оригинала. Во-первых, здесь есть нарушение ритма: два коротких предложения, за которыми следует довольно-таки длинное и путанное. Во-вторых, в первом предложении сама Полярная Звезда превратилась из зловещего и активного героя (она сияет, да еще и зловещим светом) в некий пассивный объект наблюдения. Во-вторых, "красные" деревья - не обязательно "огненные" и здесь просится какой-то другой, более зловещий оттенок листвы. Да и сама Луна, пропавшая у переводчика, в оригинале обладает точно указанной фазой: она убывающая, и как Лавкрафт, мистикой интересовавшийся, скорее всего, знал - убывающая луна соотносится с черной магией.

Еще забавнее получилось с переводом стихотворения, которое цитируется в "Полярной звезде". Понятно, что, по общепринятому заблуждению, поэтический перевод допускает больше вольностей, но не сюжетно же значимых, а?

Все в том же переводе читаем:

Явь то или сон - полет планеты

Отмеряет нам сто тысяч лет...

В оригинале:

Slumber, watcher, till the spheres,

Six and twenty thousand years...

Опять-таки, я не трогаю такие частности, как то, что в оригинале идет прямая речь, обращенная к лирическому герою, причем весьма ритмичная, я бы даже сказал - колдовская. В переводе появляется пафосный ритм речей с высокой трибуны, причем говорящий объединяет себя с героем рассказа (отмеряет нам...) - чего у Лавкрафта нет и в помине. Но смысл меняется полностью. Дословно переводя:

"Дремли, наблюдатель, пока сферы

шесть и двадцать тысяч лет..."

Нет никаких абстрактных "ста тысяч", есть явное указание на "платонов год", связанный с явлением прецессии. Период, в течение которого, как я понимаю, созвездия повторно занимают ровно то же самое положение на небосклоне. У ГФЛ это намек и значимый: судя по всему, герой вовсе не видит "некий сон" - в него вселилась душа далекого предка, как это уже бывало и в более ранних рассказах. Звезды заняли то же положение - и это стало возможным. Нет, "сто тысяч" - мы щедрые поэты, чего уж...

Меж тем, для самого Лавкрафта темы сна, веры, реальности и отношений между ними были очень важны - и в самой "Полярной звезде" заметны шутливые намеки, что сон и реальность путать все-таки не следует. Эта тонкость, как и само неустойчивое равновесие рассказчика (его видения - греза, фантазия или действительно память о прошлой жизни?) в переводе несколько неочевидно. Что не мешает многим доморощенным "специалистам" твердить о бульварном писателе и дурном стиле.

В целом, "Полярис" - поэтичная, настолько блестяще написанная вещь, что вытравить из нее поэзию до конца не смогли даже наши переводчики. На мой вкус, она уступает его зрелым, сюжетным вещам по воздействию и, все-таки, кажется менее оригинальной, но это сильный, впечатляющий рассказ.

Впервые он был опубликован в декабре 1920 в первом и последнем номере журнала Philosopher: подробности об этом издании мне раскопать не удалось, возможно, это очередной фэнзин, с которыми ГФЛ часто сотрудничал. Первая доступная широкому кругу читателей публикация состоялась в декабрьском номере журнала «Weird Tales» за 1937 год. Компанию ему составили Роберт Блох, Эдмонд Гамильтон и Роберт Говард - привычный круг этого культового издания.